Она подняла несчастную тварюшку, положила ее в стеклянный кувшин и налила воды, которая специально отстаивалась для аквариума. Затем в комнате быстро упаковала сумку — а ее вещей, хранившихся у Говорова, оказалось, кот наплакал. Взяла кувшин, сумку и зашла к Александру, который сидел в комнате над лужей и осколками стекла. Нежно поцеловала его в щеку:
— Всего хорошего, солнышко.
Александр, которого эта вспышка ярости изнурила, мрачно спросил:
— Уходишь?
— Кажется.
— Надолго?
— Навсегда.
Она шла по ночному городу с кувшином с золотой рыбкой, и все прохожие оборачивались ей вслед. Кто-то крикнул:
— Девушка, девушка! А ваша золотая рыбка желания не выполняет?
— Смотря какие, — охотно откликнулась Тото.
К ней, смущаясь, подошла женщина средних лет, призналась внезапно, повинуясь странному порыву:
— Да мне бы на работу устроиться.
— Кем?
— Да хоть в кафе, хоть в бар… Хоть в «Макдоналдс».
— А куда лучше? — не унималась Татьяна.
— Конечно, в приличное кафе.
— Ну, поговорите с рыбкой, — предложила она.
Женщина взглянула на нее как на сумасшедшую, но Тото уже вытащила из кармана блокнот, выдрала из него листок и нацарапала на нем пару слов.
— Зайдете в кафе «Симпомпончик», — пояснила коротко и деловито, — и отдадите это бармену. Удачи.
— Спасибо, — пролепетала женщина, остолбенев, не слишком хорошо понимая, что с ней сейчас произошло.
Антонина Владимировна с несказанной теплотой рассматривала внучку, которая обстоятельно излагала события последних дней.
— Бегаю, бегаю, суечусь, — завершила она свой рассказ. — Прямо ветеран броуновского движения.
— Какие планы у моей Красной Шапочки на завтрашний день? — спросила Нита.
— Все почти закончено, все долги розданы. Осталось посетить одну весьма интересную фигуру, и можно заняться делами.
— Что еще за фигура? — заинтересовалась Антонина.
— Я еду завтра на обед к одному меценату, которому взбрело в голову купить несколько моих картин. Человек интересный, да и нужно мне поехать. Потом объясню.
— Не люблю я этого твоего «потом», — пожаловалась старуха. — А Андрей?
— Истекает двенадцать часов с тех пор, как он обещал позвонить утром. Я даже приблизительно представляю себе, что там произошло.
— Может, сама позвонишь? — осторожно спросила бабушка. — Гордость не всегда хороший советчик. Поверь мне.
Татьяна поразмышляла. В конце концов, она обязана дать человеку еще один шанс. И ей так хотелось, чтобы он его не упустил.
— Думаешь, стоит?
— А ты как хочешь?
Татьяна смущенно потерла нос:
— Вся беда в том, что я ужасно хочу услышать его голос.
Но голос Андрея ей услышать не удалось — трубку взяла Марина. Подавив инстинктивное желание прервать связь, Тото решила испить чашу сию до дна.
— Алло, — повторил девичий голос, — а кто его спрашивает?
— Татьяна, — представилась она, — мы договаривались сегодня созвониться…
— Послушайте, девушка, — взорвалась трубка, — пора бы за ум взяться! Совесть иметь надо, этику какую-то! Звоните в чужой дом среди ночи…
— Извините, я думала, что звоню на мобильный.
— В семье все телефоны общие, — важно пояснила Марина. — Перестаньте его преследовать, а то я вам обещаю такие неприятности…
— Спасибо, — холодно сказала Татьяна. — Я подумаю, что именно вы можете для меня сделать.
И повесила трубку.
— Кто это был? — спросил Андрей, отрываясь от телевизора.
— Да так, — ответила невеста.
В доме Владислава Витольдовича фон Аделунга все готовились к приезду Татьяны и завтрашнему обеду с той тщательностью, с какой обычно устраивают только встречи в верхах. Горничная протирала безделушки, охранники в который раз обходили сад в поисках некондиционной веточки или травинки, которая могла бы нарушить гармонию, Вадим с удовольствием помогал Бахтияру разбираться с винами, заодно набираясь всякой премудрости.
Сам Влад, взяв на колени Уинстона, беседовал, по обыкновению, с Нитой.
— Хороша, хороша у тебя внучка, — говорил он. — Вот если бы я вел себя так, как ты, то влюбился бы в нее и тряхнул стариной. Но я, дурак, люблю и ненавижу только тебя. Только тебя. Ей завтра будет хорошо тут. Я хочу, чтобы у нее были собственный дом, покой, уют. Условия для работы. Может, это и глупо. Но я так хочу. Она ведь не виновата в том, что ты наделала когда-то. Все талантливые художники нуждаются в меценатах. А я богат, знала бы ты, любимая, как я богат. Мне смешны твои жалкие сокровища — пара замечательных камней и три пожелтевших листка — и это все? Это ты называешь богатством? Я оставлю ей все. Она будет жить, как герцогиня, каковой и является по происхождению. Ах, как сильна в ней моя кровь! Наша кровь. Но уверен, что ты ей обо мне ничего не рассказывала. Я ведь прав, любимая? Я принял решение: тебе интересно? Я знаю, как отомщу тебе, — великодушием. И когда мы встретимся с тобой там, за гранью, выяснится, что только один из нас двоих не пощадил свою любовь.
В дверь осторожно постучали.
— Да, да! — закричал старик.
— Прошу прощения, — сказал Вадим. — Какие будут распоряжения на завтрашний день?
— Повторяю еще раз: никакой самодеятельности. Она может кому угодно сказать, куда едет, и нам эти осложнения ни к чему. Да и нет смысла уже, теперь все иначе. Словом, я хочу и требую, чтобы завтра все вели себя так, словно принимают апостола Павла. А для наших головорезов переведите — будто мадридский «Реал» в полном составе. Или за кого они там болеют?