Потом он подумал, что она наверняка не станет покрывать ногти лаком в течение трех часов и говорить только об этом треклятом лаке; что она должна улыбаться по утрам, и хорошо бы проснуться однажды рядом с ней и провести пальцем по гладкой белой коже, а затем прикоснуться губами; что она, наверное, никогда не повышает голос. Зачем? Она царственна, и все равно никто не осмелится ей перечить. И еще Андрей точно знал, что прошло всего несколько секунд — и бессмысленно менять жизнь из-за нескольких волшебных мгновений. Пусть даже и голосит кто-то там, в самой глубине сердца, что это и есть величайшая ошибка.
Он рассеянно заказал манговый сок и пачку «Давидофф». Ехидно улыбающаяся Маргоша, которая глаз не сводила с него, пока он любовался Татьяной, налила высокий стакан апельсинового и удовлетворенно следила за тем, как клиент проглотил напиток, явно не понимая вкуса. Он расплатился, и она даже не взглянула, какие ей достались чаевые.
Дело в том, что Маргоша давно и преданно болела за Татьяну. Это был ее любимый персонаж. Если можно так выразиться, она делегировала ей свое право быть победительницей — неотразимой, очаровательной, всегда счастливой женщиной с большой буквы.
Сама она счастья в жизни так и не дождалась: первый муж бросил ее месяца через три после свадьбы и уехал в неизвестном направлении. Второй пил, как сволочь, и пропил даже обручальное кольцо, оставшееся от первого, после чего терпение Маргоши лопнуло и она выгнала его назад, к мамочке, которая воспитала такое сокровище. Теперь она пребывала в перманентном поиске третьего, но при этом точно знала, что «все они гады и ничего хорошего ждать от них не стоит».
Дела у ее подруг обстояли не лучше, а когда и намного хуже, чем у нее самой; и до появления Татьяны света в конце туннеля видно не было. Теперь же она точно знала, что «и на этих мерзавцев найдется управа и вообще не зря Екатерина Великая и Елизавета…».
Она лучше Андрея понимала, что сейчас с ним происходит, и, спросили бы ее совета, порекомендовала бы подойти, представиться и, как знать, может, и ухватить свой кусочек счастья в этом безумном мире. Но кто спрашивает барменшу о чем-то, кроме меню? Разве что «где у вас туалет?».
А Татьяна откровенно любовалась молодым совсем еще человеком, которого можно было определить емкой фразой ослика Иа: «подумать только — мой любимый цвет и мой любимый размер!» Он радовал ее взгляд, был приятен, и — вот еще одно преимущество зрелости — она имела полное право делать то, что ей заблагорассудится. И не отводить глаз. Вот только он не один. И сейчас уйдет, глупенький. Навсегда. А жаль.
Андрей стоял спиной к стойке, забыв взять сигареты, и смущенно улыбался еноту. Наконец Михаилу надоела эта немая сцена, в которой он не видел ни толку, ни смысла: он сгреб сдачу вместе с Маргошиными чаевыми, «Давидофф» и взял товарища за плечо твердою рукой.
Оказавшись на улице, Андрей не выдержал и обернулся. Татьяна небрежно помахала ему пальцами: успела разглядеть в окне машины тонкий женский силуэт.
Машка повертела в руках бокал с мартини и аккуратно плеснула его в грейпфрутовый сок. Попробовала, добавила еще, бросила кубик льда. Этот коктейль она всегда делала сама — в зависимости от настроения меняя пропорции, и в «Симпомпончике» уже давно никто не пытался принять участие в этом сложном ритуале.
Наконец вкус ее удовлетворил, она сделала большой глоток, довольно погладила живот и продолжила:
— Так, цыганка Наташа — это просто прекрасно, гадания там, мистика и прочая эзотерика. Теперь о земном. Квартиру вашу когда-нибудь продадут?
— В некоем необозримом будущем, вероятно, да, — откликнулась Татьяна безо всякого энтузиазма. Вовсе не так отвечает на подобный вопрос человек, заинтересованный в продаже. — Но конкретики опять маловато.
— И как вы можете жить в коммуналке?
— Поверь, уже не можем. Но как представим себе, что нас расселят в разные концы города, что придется выбросить наш круглый стол — ну тот, что на кухне, и что мы будем видеться раз в триста лет на чьих-то похоронах или свадьбах — и это в лучшем случае, такая тоска зеленая берет. А я тебе говорила, что тетю Липу придется определять в дом престарелых, потому что Капа с ней одна не справится? И как ты себе это представляешь? Значит, нужно искать квартиры в центре, причем рядом. Иначе я между ними забегаюсь, как скаковая лошадь из анекдота: «Ну, не шмогла я, не шмогла».
— Да, — хихикнула Машка, откликаясь на какие-то свои воспоминания, — богадельня ее не переживет. Вашу тетю Липу нужно показывать в музее — антикварная девушка. Она у них выяснит пару сотен раз, где находится пищеблок, и персонал придется отправлять в психушку дружным и сплоченным коллективом. А вообще печально все это. Слушай, давай я тебе хорошего брокера подыщу — твоя квартирная эпопея меня уже достала. Наверное, на весь Киев вы последние остались.
Татьяна тщательно изучила меню и тыкнула пальцем в коктейль «Морган».
— Вот это хочу — ром, молоко, мороженое, сливки. Маргоша! Будь добра два «Моргана». А ты, птица моя, подыщи, подыщи, третий год грозишься. Все равно любой брокер сбежит, когда узнает, что нам нужно. Слушай, у меня родилась гениальная идея: буду пускать к нам экскурсии по баксу с носа! Иностранцы умрут от умиления и восторга: коммунальная квартира в центре Киева, под боком у кабинета министров и парламента, с видом на львов.
— Какой Львов?
— Не какой, а каких! Каменных, дорогая. Монументальных. Кстати, один «пират» твой. Предваряя скучные вопросы: «пират», ибо Морган был пиратом. Пей и не возражай.