— Это их проблемы. Сложнее всего оправдываться за те проступки, которые еще не успел совершить, — холодно ответила Тото.
— У тебя взгляд сегодня непривычный, — заметил он невпопад.
— Я как тот филин из грузинского анекдота — еще не пою, но слушаю винимательно-винимательно, — ответила она невесело.
— Ты должна меня понять.
— Я понимаю.
— У меня сложилась определенная репутация, и я ею очень дорожу.
— А что тебя конкретно беспокоит?
Александр повторил с нажимом:
— До выставки осталось всего ничего, а ты еще ни разу не обратилась ко мне за разъяснениями или помощью…
Андрей приехал на работу в странном, непривычном для его окружения расположении духа. Всегда сдержанный, чуть холодноватый и отстраненный, сегодня шеф был приветлив, радостен и одновременно растерян. Он улыбался, глаза у него были счастливые, но сосредоточиться на вопросах, задаваемых сотрудниками, Трояновскому так и не удалось. Даже невинный вопрос секретарши — что лучше подать шефу, кофе или сок, — привел его в ступор. Он сперва долго и благожелательно кивал в такт словам, будто ему сообщали некую новость, а затем откликнулся:
— Да-да, конечно.
Секретарша поджала губы и отправилась готовить и кофе, и сок, и еще чай — на всякий случай.
Михаил, сидя за компьютером, вполголоса пропел:
— Любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь… Привет. Ну что, повидал Татьяну Леонтьевну с утра пораньше?
— С чего ты взял? — поинтересовался Андрей.
— Я с тобой знаком столько времени, что и вспоминать противно. Это ж мне было всего семь лет, когда я поддался твоему вредному влиянию и стал читать книжки про мушкетеров вместо того, чтобы активно заниматься спортом и музыкой.
— Какой музыкой? — оторопел Трояновский.
— На гитаре в парадном играть, — гоготнул Мишка, — вот какой. Затормозил ты мое нормальное развитие, братишка. И спаплюжив лучшие мои детские и юношеские годы…
— Короче! — весело пригрозил шеф.
— Короче, знаю я тебя как облупленного. — И голосом, которым обычно озвучивают пиратские копии американских фильмов, произнес: — Хочешь об этом поговорить?
— Канэчна хачу! — завопил Андрей, которого распирали эмоции.
— Дело в архив сдал, докладную написал, даже к Бутузу на ковер сходил, — с веселой ехидцей отрапортовал капитан, завидев наконец в дверях могучую фигуру непосредственного начальства.
Непосредственное начальство бестолково потыкалось по углам кабинета и спросило жалобно:
— Юрка, а пожрать у нас ничего нет?
— Проглот вы, батенька, — неодобрительно заметил Сахалтуев. — Что ни слово, то про съестное.
— Сами мы не местные, — вывел Варчук длинную руладу, — простите, что такой молодой к вам обращаюсь, но оцень уз кусать хоцца…
— Айда в буфет.
— А что Бутуз? — сразу успокоился Варчук, который терпеть не мог сидеть за столом в одиночестве.
— Что-что? По-моему, даже обрадовался, что не с тобой общался. Пожурил ласково и слегка за то, что дело не раскрыли, но тут же по-отечески похвалил, выразил глубокое понимание сложностей и трудностей, постоянно возникающих в нашем благородном деле, и пожелал дальнейших успехов. Словом, все в порядке, ни у кого никаких претензий не возникло, из чего я делаю вывод, что внезапная инициатива свидетеля Кочубея поддерживалась не вышестоящими инстанциями, а кем-то другим. То ли это личное дело самого Петра Федоровича, то ли он оказывает неоценимую услугу кому-то со стороны. Вероятнее второе.
— Что вам? — спросила буфетчица, которой надоело ждать над металлическими судочками, пока клиенты выберут блюдо.
— А? Что мне? — вздрогнул Варчук, вглядываясь в странное месиво картошки с чем-то, что призвано было исполнять роль мяса. — Мне вот этого… этой… еды, одну порцию, пожалуйста.
— Это жаркое по-китайски, — строго сказала буфетчица, плюхая в тарелку содержимое половника. — Для вас стараемся.
— Спасибо, — растерянно сказал Николай, который помнил жаркое немного другим. — И супа налейте.
— Рассольника или солянки? Или борщ?
— Зеленый.
— Значит, рассольник.
— Хорошо, — согласился майор.
— А мне как обычно, Наденька, — пропел сзади Сахалтуев. — И сметанки не жалейте.
— Сейчас, Юрочка, — разулыбалась буфетчица, вылавливая из кастрюли с борщом кусок мяса размером с кулак и помещая его в центр сахалтуевской тарелки. — Вам надо правильно и разнообразно питаться. А вы к нам редко заходили на этой неделе. Вон даже цвет лица пропал.
— Виноват, Наденька, исправлюсь.
И буфетчица заалела как маков цвет.
— Учись, — сказал капитан, когда они уселись за стол. — Ну что тебе стоит запомнить, как ее зовут, и улыбнуться разок. Тогда бы мясо жевал, а не вот эту… еду.
— Ничего, — пробурчал Варчук. — И это вполне съедобно. А так улыбнешься один раз, другой, глядишь — ты уже на пороге ЗАГСа. Нет, сюда я больше не ездок, увольте.
— Как хочешь, — пожал Юрка плечами. — Борщ сегодня отменный. А твой, зеленый, — он весело хрюкнул, — как?
— Нормально! Я же сказал — вполне съедобно.
— Ладно-ладно, не заводись. Как успехи с живописью?
— Тоже нормально.
И майор добыл из кармана записную книжку:
— Вот, пробьешь мне после обеда адресок и данные всех, кто там прописан.
Снимок в солидной газете, на котором Сергей с улыбкой гладил маленькую, на редкость симпатичную собачушку неведомой породы, произвел в офисе настоящий фурор. Сотрудники радостно смеялись: впервые их фирме была посвящена такая доброжелательная и, что немаловажно, пространная статья. Другие газеты тоже поместили заметки о Колганове, но эта, несомненно, была лучшей.